ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА     

       Вот и прошел юбилей Победы. И оказалось, что в этот раз 9 мая праздновали иначе, чем прежде. Благодаря «Бессметному полку»? Да, конечно, но не только… Чтобы понять, что переменилось, придется обернуться на много лет назад.

       Помню, как в 1965 году день Победы праздновали в масштабах страны впервые – парадом в честь Победы, открытием Могилы неизвестного солдата. Впервые тогда прозвучала – именно прозвучала - по всей стране, в каждом доме, Минута молчания.

Полвека миновало с тех пор: моим ровесникам, первому послевоенному поколению не сравнялось тогда и двадцати. И как молоды были вернувшиеся с войны: наши родители и их друзья, наши учителя в школе и преподаватели в университете. По сути дела, все взрослые воевали, это словно само собой разумелось. И все они, делавшие свое сегодняшнее дело, помнили своих погибших друзей, хотя почти никогда не рассказывали нам о них и вообще не говорили о войне.

Мы тогда и не подозревали, что пережитое ими впечатано в нашу генетическую память. Нашими колыбельными песнями были «Синий платочек» и «Прощай, любимый город», весь репертуар Шульженко и Бернеса – казалось, других песен наши родители и не знали. Нас берегли – не самое здоровое поколение родилось после войны. Но всякий раз, бывая в Польше и ГДР, меня, совсем девчонку, родители неизменно водили в Заксенхаузен, Бухенвальд, Освенцим, ставшие музеями. И я бесконечно благодарна им за то, что они не усомнились в своем праве и долге подвергнуть величайшему душевному потрясению юное впечатлительное существо. Я должна была это увидеть – это было важнее и нужнее всех уроков истории, всех книжек по психологии и вообще всех жизненных уроков. Есть вещи, от которых детей нельзя оберегать…

       И еще один день врезался мне в память – 95-й год, спустя полвека от того дня. Все было иначе. Вместе с мамой, блокадницей и фронтовичкой, мы шли на Красную площадь, к Кремлевской стене, где похоронен отец, – для нее это было в последний раз. Мы шли сквозь праздник, который, казалось, и не имел отношения к этому дню: в нем не было и тени памяти, не говоря о печали.  Рядом с нами веселилась другая, новая, ничего не помнящая жизнь – и мы в ней были чужие, и наша память о том выстраданном празднике, не отделимом от горечи и слез, диссонировала с городским весельем. В тот день, вернувшись домой, мама сказала: «Я не знаю, что они празднуют». Думаю, что и они не знали.

        С тех пор у воевавших и кровно связанных с ними 9 мая был свой – домашний – праздник. А на улицах и площадях – какой-то другой. И знамена на площади выносили другие, не те, под которыми воевали. Я не знаю, к кому был обращен ежегодный рок-концерт на главной площади страны с маскарадным ревю на военные темы и неизменным вставным номером: подтанцовка в форме советских солдат кружит в вальсе «Осенний сон» партнерш в платьях сестер милосердия Первой мировой. Сколько равнодушия в этом анахронизме и в невыносимо бульварных, если не сказать хуже, интонациях неизменно исполняемого к случаю «Синего платочка». Вот к чему нас приучили прошедшие десятилетия.

         И когда три года назад Александр Соловьев, принявший хор, выпестованный Борисом Григорьевичем Тевлиным, знакомство с которым принесло мне так много музыкальных и человеческих радостей, пригласил меня на впервые проводимый Московской консерваторией фестиваль «Дню Победы посвящается…», я обрадовалась, потому что была уверена: в стенах консерватории не может быть вышеописанных номеров. Их, конечно же, не было. Тот фестиваль стал первым проблеском надежды на воскрешение памяти. И потому вот уже третий год я хожу на фестиваль, посвященный Победе, и зову туда всех, в ком стучит пепел Клааса.

       Три года – уже срок, и сегодня понятно, что первая попытка не была случайной. Сегодня со всей определенностью можно сказать, что фестиваль для его участников и прежде всего организатора и художественного руководителя Александра Соловьева стал личным делом, исполнением долга. А так вдохновенно и достойно исполняют только добровольно взятые на себя долги.

       Сегодня, когда окончился уже третий, на этот раз юбилейный фестиваль, стало очевидно, что от раза к разу он меняется, становясь и глубже, если говорить о репертуаре, и все шире, если говорить о географии. Хочется, чтобы слово «международный» в названии фестиваля, заменилось когда-нибудь на слово «всемирный». Надеюсь, так и будет.

       А еще, меняется, становясь все многочисленнее, публика фестиваля. Лишний билетик спрашивают уже возле Зоологического музея и на Арбатской площади. Значит, можно петь те песни, не выплясывая канкан (назовем это так)? Значит, можно довериться мелодии, которая в годы войны помогала выжить? Можно – она выдержит. И в тот же вечер исполнять самую что ни на есть серьезную музыку, и не просто серьезную, а современную – то есть наиболее трудную для восприятия. Это очень важный итог – обретение своей публики, понимающей, благодарной и напрочь лишенной снобизма.

      Но есть и другой, не менее существенный итог. Думаю, что фестиваль все определеннее становится для его участников не просто серией концертов. Они меняются сами. Ведь музыка незаметно, но властно меняет человека – и музыканта, и слушателя, объясняя ему без единого слова или безотносительно к словам, может быть, самые нужные истины. (Придется уточнить: великая, а не всякая музыка. И суть, конечно же, не в словах, дописанных братом Модестом или Шиловским, и не в любых других оперных словах – поэтому мы готовы слушать оперу на любом языке, лишь бы он был ей родным. Я не переоцениваю поэтическую выразительность слов песен времен войны, хотя есть среди них шедевры.)

      Музыка, которую мы слышали на фестивале, была жанрово и стилистически разной, но всякий раз она была эхом Памяти о том великом и долгом народном подвиге, равных которому не знает мировая история. А память у каждого своя, как и музыка судьбы. И расслышать ее так же важно, как услышать эпоху.

     Пусть же эта чистая мелодия Памяти звучит – ежегодно, в мае, в залах Московской консерватории. И пусть всегда, еще на Арбатской площади, спрашивают лишний билет.

Н.Р. Малиновская